Свет. Испытание Добром? - Страница 40

– Вот! Я вам его привел!

– Зачем? – не подумав, глупо выпалил Легивар, хотя прекрасно знал ответ на собственный вопрос.

– А разве мы не хотим узнать, что он там кричал про Свет? – очень удивился Йорген. – …А ты не дергайся! С нами пойдешь… да не бойся, никто тебя под замок не посадит. Поговорим и отпустим. Ты же сам хотел что-то людям сообщить? Вот нам и сообщишь. Мы ведь тоже люди… гм… почти.

Человек носил имя Мельхиор. Он получил его при возведении в сан. Хотя матушка звала его просто Хансом. Прожил он на свете всего двадцать два года, но так истово любил Дев Небесных, что хейлигом стал в восемнадцать лет и получил маленький приход в родной своей Гизельгере, в местечке Швелльхен неподалеку от Хайделя. Там он был счастлив три года.

Но незадолго до конца Тьмы у него начались видения, чаще они приходили по ночам, но иногда и днем, а один раз даже во время вечерней проповеди, отчего прихожане вообразили, что их молодой хейлиг припадочный, страдает падучей болезнью. Видения были тягостны. Сначала он видел огонь – высоченные костры, и народ вокруг. Потом разглядел в огне корчащиеся человеческие тела. Это ужасное открытие лишило его покоя и сна, он понял так, что грядет конец света и весь мир скоро падет под натиском Тьмы. Но Тьма вдруг отступила, и он возрадовался, ожидая облегчения. Однако видения лишь усилились, обрели небывалую четкость. Страшные сцены аутодафе мучили его каждую ночь, страдания несчастных терзали сердце, и он вскакивал с постели с криком, мчался сломя голову на улицу, но они настигали его и там, заставляя кататься по земле, рвать на себе волосы и выть. Хорошо, что в Швелльхене он жил совершенно один, на самом отдаленном краю села, и никто не мог видеть его. Будь рядом родные – они непременно заперли бы его в доме для умалишенных, настолько дико он вел себя в те дни. Но в один прекрасный день сюжет видений изменился. Огонь исчез – наступил СВЕТ. Мельхиор видел землю так, как видят ее Девы Небесные со своих облачных высот.

Огромное пространство раскрывалось перед ним: ковром простирались леса, тянулись ниточки рек, города казались скопищем темных пятен, разделенных более светлыми линиями на прямоугольники и квадраты, различить отдельные строения было почти невозможно, только целые улицы и кварталы… Это было противоестественно и неприятно – люди не птицы, чтобы забираться на такие выси. Тогда он (точнее, душа его, ведь тело летать неспособно) усилием воли начинал спускаться вниз, и тут над горизонтом поднимался сноп белого, нестерпимо яркого света. Он разливался по всему небу, он растворял в себе землю, и видеть ничего уже было нельзя, один только свет и неясные тени в нем. После ужасов аутодафе хейлиг поначалу воспринимал эту картину как облегчение и отдохновение, ниспосланное Девами в ответ на его молитвы. Потребовалось некоторое время, прежде чем до его измученного сознания таинственным образом дошло: свет этот много хуже, чем все костры, вместе взятые, он даже хуже, чем Тьма, потому что убивает быстрее.

И вот что удивительно: как только он это постиг, видения перестали его посещать.

Зато явился посетитель иного рода. Он пришел из Фриссы, и ряса на нем была не золотая с индиговым, какая полагается хейлигу по сану его, а белая с розовым. Он явился в храм, и Мельхиор принял его, как подобает принять всякого путника. Человек назвался Луцианом, хейлигом из Мольца, и начал вести странные разговоры. Говорил он очень гладко и во многом сообразно Учению, поэтому вначале молодой хейлиг слушал его с интересом. Пока не услышал страшное. Постепенно, постепенно Луциан подводил его к мысли о том, что все зло на свете вершится по вине колдунов, поэтому любой, кто владеет тайными знаниями, от придворного мага до деревенской знахарки, должен быть сожжен на очищающем душу костре.

С этого момента Мельхиору стало ясно, что кошмарные видения его грозят стать явью.

Самое интересное, он не почувствовал страха. Речи Луциана будто усыпили часть его разума, и он, пожалуй, даже поддался бы на них и признал аутодафе необходимой мерой, если бы не еще одно обстоятельство. Мать Мельхиора была потомственной ведьмой, и вся его родня по материнской линии добывала на жизнь тайным ремеслом.

Согласитесь, любому нормальному человеку очень трудно принять учение, призывающее сжечь на костре его собственную мать! Это молодого хейлига отрезвило. Ересь, понял он. В мире завелась опасная ересь! Доброта Дев Небесных безгранична, и всяк, кто осмеливается утверждать, будто им угодны человеческие жертвы, суть лжец и святотатец, в храме ему не место. Мельхиор попросил Луциана уйти прочь, и тот не стал упорствовать, с покорностью покинул Швелльхен.

А буквально на следующий день по окрестностям поползли страшные слухи, будто во Фриссе вошло в моду жечь людей заживо. Видения юного хейлига начали сбываться. Объятый ужасом, он устремился в Зелигерду, в Гизельгерское клерикальное управление. Там он рассказал все, но альтхейлиги только посмеялись над ним и посоветовали лечить нервы синеголовником и шикшей. Свет не может нести зло живым, сказали они, а горстка еретиков неспособна изменить законы королевства. Поэтому лучшее, что может сделать юный хейлиг, – это вернуться к пастве своей и честно служить Девам Небесным.

Он вернулся – что еще ему оставалось? Вернулся, да. И обнаружил, что здание храма, прекрасно отремонтированное всего лишь год назад, зачем-то снова стоит в лесах, служит в нем еретик Луциан и его, Мельхиора, люди больше не хотят видеть хейлигом своим. Они изгнали его, и он побитой собакой побрел домой, в Хайдель.