…А пока он предавался размышлениям, разговор шел своим чередом.
– Кто именно? – усмехнувшись, спросил Йорген, и Легивар тут же ответил не без тайного злорадства:
– Да тот же Мельхиор, к примеру! – В отличие от Йоргена, бакалавр не имел намерений щадить чувствительного парня. – А что? Он хейлиг старой веры, значит, главный противник еретиков. И видения были именно ему наверняка неслучайно. Да. Хенсхен, не хочу тебя огорчать, но ты имеешь все шансы оказаться Воплощением Света.
Нежное лицо молодого человека побледнело, и голос его вдруг охрип. Но он постарался ответить твердо, с самоотверженностью, приличествующей его сану:
– Я готов. Если гибель моя должна спасти множество жизней – значит, так тому и быть.
Йорген на его ответ не обратил никакого внимания – он думал о чем-то своем, и очень неприятном, судя по всему: тонкое лицо его было отрешенным и бледным в свете луны, заглянувшей в бойницу, он чуть не до крови кусал губы. Силониец же посмотрел на родственника с уважением, одобрительно кивнул и хлопнул по плечу как равного.
Но Черному Легивару почему-то доставляло удовольствие издеваться над бедным юношей. Вот раздражал он его, и все тут! Никаких поводов не давал – но раздражал. Хотелось говорить гадости, а он не привык отказывать себе в своих желаниях.
– Но как же ты пойдешь против Дев, которым призван служить? Если помешаешь им расширить личную резиденцию, вряд ли они после этого станут тебя любить.
Хейлиг утомленно прикрыл глаза. Повторил в который раз уже, в сотый, наверное:
– Девы Небесные тут ни при чем, я в этом совершенно уверен! Еретики их оболгали. Мало ли на свете других богов, желающих расширить владения?
– А ведь он прав! – вдруг воскликнул Кальпурций. – Свет приходил тысячу лет назад, теперь нам это доподлинно со слов очевидца известно. Но в те времена Девам Небесным еще никто не поклонялся, этой вере от силы лет семьсот!
Увы, мага его слова не убедили.
– И что? Девы в ту пору наверняка уже успели появиться на свет и вовсю правили дивным своим Регендалом. Просто смертные тогда еще не научились поклоняться им. Это боги рождают веру, а не вера – богов.
– Я знал людей, которые с тобой поспорили бы, – тихо пробормотал силониец.
Легивар на это только плечами пожал: мало ли разных ересей на свете, стоит ли их обсуждать?
– Давайте уже спать, а? – жалобно попросил Йорген. – Не то у меня последний ум треснет! Все Девы с Воплощениями в голове перемешались, жить уже не хочется через них!
– Судя по тому, как ты выражаешься, он у тебя уже треснул, – заметил бакалавр скептически. Он не любил, когда ланцтрегер фон Раух, получивший прекрасное образование и должное воспитание, вдруг переходил на грубую и неправильную речь простонародья. Ему это не шло.
Понятно, что после таких «веселых» бесед на ночь глядя ничего приятного Йоргену пригрезиться не могло. Да еще мысли полезли в голову совсем неподходящие: стал думать о несчастных древних тварях, погибших вместе со своими болотами, – каково им пришлось? Страшно представить! Как-то в далеком детстве Йоргену довелось прятаться от шторбов в яме с жидким навозом, а потом много часов подряд шагать через поля, продуваемые всеми ветрами. Он помнил, как больно стягивала кожу подсыхающая навозная жижа, как он ревел тогда (благо не было рядом никого, кто мог уличить его в недостойном поведении). Что же чувствовали бедные создания, засыхая ЦЕЛИКОМ?! И как же страшен был Свет, если ему предпочли такую жуткую гибель?..
Внизу, на первом ярусе, шумно вздыхала корова и лошади вторили ей всхрапами. Сквозь неплотно прикрытый лаз, как нарочно, крепко тянуло свежим навозом. Йорген знал, от отцовых кнехтов слышал, что многие простые люди ничего против этого запаха не имеют, даже наоборот, он кажется им едва ли не приятным, рождает ассоциации с мирной жизнью, покоем и семейным достатком. Но у ланцтрегера фон Рауха это теплое вещество рождало совсем иные, мучительные ассоциации. Он понял, что заснуть в эту ночь не удастся вовсе… И вдруг обнаружил, что не в форте лежит, бок о бок с друзьями, а стоит один-одинешенек и без оружия посреди широка поля, и небо над его головой совсем уже темное, даже звезды проблескивают, и только на западном горизонте еще светится узкая розовая полоса, сдерживающая ночных тварей в узде. Вот сейчас погаснет она – и полезут!
Нельзя сказать, что он так уж сильно испугался. Во-первых, сообразил, что это все-таки сон. А во-вторых, ему на глаза попался добротный осиновый кол, услужливо торчащий из земли эллях в двадцати к северу. (Только не подумайте, что Йорген фон Раух был таким великим знатоком, что умел различить породу древесины на расстоянии десяти шагов. Просто он знал, что это не простая палка, а именно осиновый кол, состоящий на вооружении Ночной стражи королевства, – так часто бывает во сне.)
Желая как можно скорее обезопасить себя, он подскочил к находке, дернул. Сначала слегка, потом сильнее и сильнее. Кол не подавался, крепко сидел в земле, будто корнями врос. Тогда он налег со всей мочи, принялся вышатывать упрямое оружие, валить, упираясь ногами в рыхлую пашню, налегая всем телом, тянуть, обдирая ладони о шершавую поверхность…
И добился своего! Упрямый кол с хлопком, будто пробка из бутылки игристого сомлетта, выскочил из земли… но не упал. Потому что следом за ним потянулось что-то, удерживающее его в вертикальном положении за самое острие. Йорген пригляделся… О ужас! Это была рука. Почти человеческая, пятипалая, но покрытая зеленоватой чешуйчатой кожей, украшенная обсидианово-черными когтями-ятаганами… и СОВЕРШЕННО СУХАЯ, мертвая.